Крысиные гонки - Страница 37

Нэнси затормозила довольно далеко от меня, и, заперев “Чероки”, я пошел сказать ей, что она сломает в следующий раз шасси, если так тяжело стукнется о землю.

Она скорчила рожицу, возбужденная и довольная.

– Это было здорово. Просто великолепно. В Ливерпуле дежурные у радара так любезны. Они объяснили, как облетать контрольную зону, и пообещали не отпускать, пока я не увижу ипподром. И не отпускали.

Колина распирало от гордости за сестру, но он ласково подкалывал ее:

– Хорошо, что мы прилетели в Хейдок, но ведь еще надо вернуться домой.

– Возвращаться домой всегда легче, – уверенно заявила Нэнси, – и вокруг Кембриджа нет таких строгих правил облета контрольных зон, как здесь.

Мы нырнули под ограждение и вместе пошли по скаковой дорожке к паддоку. Всю дорогу Нэнси взбудораженно болтала, будто приняла возбуждающее. Колин подмигнул мне, я подмигнул ему. Ничто так не опьяняет, как большой успех.

Мы расстались с Колином возле весовой и пошли выпить кофе.

– Представляете, всего четыре недели назад мы здесь познакомились! – воскликнула Нэнси. – Всего четыре недели, а у меня такое впечатление, будто я знаю вас половину своей жизни.

– Надеюсь, вы будете знать меня и другую половину жизни.

– Что вы сказали?

– Ничего... Сандвич с индейкой нормальный?

– M-м, очень вкусно. – Она неуверенно посмотрела на меня. – Что вы имели в виду?

– Да так, ничего! Одна из тех общих фраз, которые обычно говорят люди.

– О-о!

Нэнси откусила большой кусок сандвича. “У нее красивые ровные зубы, а ты дурак”, – подумал я. Дурак, который увлекается, дурак, которому она все больше нравится. У меня в душе одни развалины, мне нечего предложить ей, а у нее целый мир на выбор, у нее, у сестры Колина Росса. Если я айсберг, как сказала Хони, то мне лучше и оставаться айсбергом. Когда лед тает, получается такая лужища!

– Раковина опять захлопнулась, – заметила Нэнси, разглядывая меня.

– Нет, нет.

– Да, да. С вами так бывает. Иногда. Вы кажетесь спокойным и общительным, и вдруг внутри что-то щелк – и вы улетаете в стратосферу. Куда-то, где очень холодно. – Она поежилась. – Мороз.

Я допил кофе и позволил стратосфере выполнить свою задачу. Тающие края благополучно замерзли.

– Чантер сегодня тоже здесь? – спросил я.

– Бог знает. – Она пожала плечами. – Вы соскучились без него?

– Нет. – Это “нет” прозвучало более пылко, чем мне бы хотелось.

– Это уже что-то, – пробурчала Нэнси себе под нос.

Я промолчал. Не может быть, чтобы она имела в виду то, что прозвучало. Мы доели сандвичи и пошли посмотреть на заезд, в котором участвовал Колин. И когда мы спокойно облокотились на ограду парадного круга, из воздуха материализовался Чантер и прошлепал руками от волос до коленок Нэнси, будто тушил ковром пламя. Все его побрякушки позвякивали и тоже касались Нэнси. Она оттолкнула его.

– Ради Бога...

Но он не смутился.

– Ах, Нэнси! Пошли прямо сейчас. Ты и я. Если ты отбросишь предрассудки, у нас есть все для счастья.

– Ты для меня, Чантер, не попутчик.

– Ты никогда не давала себе расслабиться по-настоящему, цыпленок. В этом твоя проблема.

– И не собираюсь, – твердо отрезала она.

– Немножко ЛСД поможет тебе понять суть вещей.

– Да, – согласился я, – ЛСД разложит суть на компоненты. Как вы говорили в тот раз. Вы видите мир фрагментарно.

– Чего? – Чантер переключился на меня. – Нэнси, ты еще не отделалась от этого зануды? Ты, наверно, дразнишь меня.

– Он видит мир целым, – ответила она, – и не нуждается в подпорках.

– ЛСД не подпорки, это дверь в мир, – провозгласил он.

– Закрой дверь, – парировала Нэнси. – Я в нее не войду.

Чантер хмуро посмотрел на меня. Зеленую скатерть сменила причудливая бесформенная туника, собранная из ткани, меха, кожи, металла. Лоскутья разной величины были не сшиты, а соединены скрепками.

– Это твоя работа, парень. Там, где ты, там плохие новости.

– Это не его работа, – возразила Нэнси. – Наркотики – это кошмар. И всегда были кошмаром. В художественной школе я иногда курила марихуану, но не больше. А теперь, Чантер, я выросла. Я уже говорила тебе. Я взрослая.

– Он промыл тебе мозги.

Нэнси покачала головой. Я понял, в эту минуту она подумала о Мидж. Если человек сталкивается с чем-то действительно серьезным, он быстро взрослеет.

– У тебя сегодня нет занятий? – спросила Нэнси.

– Эти паскуды бастуют. – Он сердито нахмурился.

– Ты имеешь в виду студентов? – Нэнси засмеялась.

– Угу. Они требуют уволить заместителя директора за то, что у него на них досье, на какие демонстрации они ходили.

– А вы на чьей стороне? – иронически спросил я.

– Ты раздражаешь меня, парень. На самом деле раздражаешь, – фыркнул он.

И несмотря на это, он не отходил от нас весь день, хмурился, ворчал, при любой возможности лапал Нэнси. Она терпела его компанию, словно не так уж он ей не нравился. Что касается меня, то я обошелся бы без него. Легко.

Колин выиграл два заезда, включая крупнейшую в этот день скачку. Лошадь Энни Вилларс пришла второй. Кенни Бейст победил в своем заезде. Лошадь громкоголосого Эмброуза финишировала четвертой, что не обещало сделать возвращение домой приятнее.

Меня начала беспокоить погода. Фронт теплого воздуха, несущего с собой облачность, наступление которого синоптики обещали к вечеру, кажется, опережал расписание. Юго-западный ветер пригнал табуны облаков, и они постепенно затянули небо, будто кровать простыней. Когда солнце скрылось за белой пеленой, Нэнси посмотрела вверх.

– Бог мой, откуда взялись эти облака?